— Ну, вот поди ты!.. Поднял такой крик, что святых вон поноси!.. Уж он позорил, позорил тебя!.. Что, дескать, этот Павел — дурачина, мужик безграмотный!
— Безграмотный?.. Врет он, нечестивец этакий!.. Вишь, учен больно!.. Да я плевать хотел на его сатанинскую мудрость! Что мудрость земная?.. Прах!
— Вот и барин мой говорит то же, да он-то свое несет. «Коли, дескать, ты едешь в ученики к этому лапотнику Павлушке Калмыку, так не выдаю за тебя дочери; пошел вон из дому!» Ну, делать нечего, вот мы и поехали й село Толстошеино: там у барина моего есть приятель; а сегодня чем свет поехали к Андрееву скиту да дочку-то у него и сманили.
— Право?.. Дело, ребята, дело!.. Аи да молодцы!.. Ништо ему, еретику проклятому!
— Да вот, отец Павел, какой грех случился: недалеко от твоей избы медведь перебежал через дорогу…
— Медведь?.. Так вот что?.. То-то я слушаю, что это Жучка у меня на пчельник воет как за язык повешенная…
— Кони-то у нас молодые, — продолжал Ферапонт, — испугались, кинулись в сторону, изломали повозку— вот мы теперь и сидим, а того и гляди, что за нами погоня будет.
— Да вы куда едете?
— В село Толстошеино.
— А кони ваши где?
— Там, с барином, в лесу — близехонько отсюда.
— Телега-то у меня есть — и знатная телега.
— Мы тебе за нее заплатим, отец Павел.
— Зачем!.. Ведь вы скоро опять ко мне будете?
— Как же!.. Дай только нам свадьбу отпировать, а там все к тебе приедем.
— Так вы захватите ее с собой.
— И то дело!.. А ты нашу повозку побереги. Да только, пожалуйста, отец Павел, поторопись!.. Ведь Андрей как раз нагрянет с народом, а нас всего двое.
— Ну, пойдем!
Когда они вышли на двор, Ферапонт, не мешкая, осмотрел телегу и принялся уже тащить ее со двора, как вдруг остановился и стал прислушиваться.
— Постой-ка на минутку, — шепнул он, выпуская из рук оглобли. — Что это как будто б ветром наносит?.. Чу! Слышишь?
— Да, слышу!.. Сюда едут и, кажись, очень шибко.
— Ну, так и есть! Отец Павел, запри-ка ворота да пойдем в избу. Коли они остановятся да станут тебя расспрашивать…
— Небось! Уж я знаю, что им ответить.
Не прошло двух минут, как этот глухой шум превратился в громкий и внятный конский топот; можно было ясно различить, что довольно многолюдная толпа всадников скачет по лесу. Вот они поравнялись с избою Павла… «Стой!» — закричал кто-то повелительным голосом. Павел выглянул в окно: подле самой завалинки стояла телега, запряженная тройкой пегих лошадей, а крутом нее человек десять верховых.
— Послушай-ка, любезный, — сказал человек пожилых лет, который сидел в телеге, — проехала здесь повозка тройкою?
— Проехала, — отвечал Павел.
— Куда?
— Да прямо по дороге в Куклино… Ведь здесь другой езды нет.
— А давно они проехали?
Да не так, чтоб давно, а уж, чай, далеко впереди— гонят так, что и Господи!
Пошел! — закричал пожилой человек. Тройка помчалась, а вслед за ней понеслась вся толпа всадников.
— Ну, вот и след простыл, — сказал Павел.
— Да что в этом толку? — прервал Ферапонт. — Ведь другой дороги в село Толстошеино нет, кроме Куклинской?
— Нет.
— Эх, плохо дело!.. Вот, говорят, беглому одна дорога, а погонщикам много — ан выходить дорога-то у нас одна; или мы их догоним, или они с нами повстречаются, а уж нам их не миновать. Да нет ли, Павел, какого-нибудь проселка?
— И дорога есть другая, да только зимняя.
— Где?
— А вот, не доезжая до околицы поворот налево. Зимой дорога знатная, все лесом, почитай, вплоть до села Толстошеина, а летом больно плохо; два раза Брынь надо переезжать, и болотца есть.
— Да лишь бы только была какая ни есть езда, а то кони у нас добрые, вывезут.
— Ну, коли так, ступайте с Богом! Не знаю, как дальше, а верст десять проедете хорошо. Я вчера ходил по этой дороге навестить знакомого старца. Он живет в лесу один.
— Как и летом и зимой?
— Да! — Зимой он живет в землянке, а летом спасается на сосне… Такой строгий старец!..
— На сосне!.. Уж это не Пафнутий ли?
— Да, старец Пафнутий. Он сказывал мне, что третьего дня по этой дороге проехал один мужичок порожняком, так, авось, и вы проедете. Лето стоит жаркое, чай, болотца-то повысохли, а через Брынь, где хочешь ступай, везде брод… Только, смотрите, не сбейтесь с дороги. Сначала просека пойдет все прямо, а там как в первый раз переедете Брынь, так не доезжая до сосны, на которой живет Пафнутий, поворот в село Толстошеино, а прямо-то пойдет дорога в село Боброво.
— Ну, делать нечего! — сказал Ферапонт. — Коли нет сапогов, так и лапти в чести. Прощай покамест, отец Павел! Я пойду возьму телегу.
— Пойдем я помогу тебе.
— Не трудись, батюшка, я свезу один.
— Вдвоем-то лучше; да я же хочу перемолвить словечко с твоим барином.
— После, отец Павел, после!.. Успеете наговориться, а теперь сходи-ка лучше к себе на пчельник.
— А что?
— Да за медведем-то, что перебежал нам дорогу, гнались пчелы, и он весь испачкан в меду, — так не у тебя ли он это спроворил.
— А что ты думаешь! — вскричал Павел. — Ведь другого пчельника здесь нет… Ну, так и есть! — продолжал он, кинувшись опрометью из избы. — Проклятый! Чай, он все пеньки у меня перевалял!
Ферапонт очень обрадовался, что успел отделаться от этого Павла, которого он не желал сводить со своим барином.
— Фу-ты, батюшки! — молвил он, выходя на двор, — насилу отвязался. Беда, кабы он пристал к барину: ведь тот, пожалуй, все дело бы испортил. Ну, теперь за работу!
Ферапонт впрягся в телегу и, как добрый конь, довез ее в две минуты до того места, где лежала на боку их повозка. Он нашел всех в большой тревоге.