Наши путешественники проехали версты четыре, не говоря ни слова. Дорожка, по которой они с трудом пробирались, была проложена по сыпучим пескам; кругом не видно было ни травки, ни цветочка. Одной отрадой для глаз были сучковатые ели, высокие сосны со своей мертвой зеленью и кой-где небольшие лужайки, поросшие, вместо травы, желтоватым мхом и мелкими кустами можжевельника.
Эх, батюшка! — промолвил наконец Ферапонт, — пора бы нам коней напоить: вишь, как у них пахи-то подвело!.. Они, сердечные, со вчерашнего дня капли воды не видали… Да и места-то здесь какие!.. Вот уж я Давно посматриваю, нет ли где травки или проточной водицы, — нет как нет!.. Дождевые водопромоины пополам с песком, да сухие еловые шишки — кушай и пей себе на здоровье!..
— А вот мы, чай, скоро доедем до этого скита, где живет Дарьина знакомая.
— Кажись, бы надо скоро доехать. Да шут их знает: скажут шесть верст, а глядишь — все десять!.. Постой-ка, Дмитрий Афанасьевич! Видишь, вон там избушка какая-то?.. Может статься и колодец есть… Поедем-ка, батюшка, поскорее.
Путешественники подъехали к небольшой пзбе, у которой тесовая кровля была окаймлена со всех четырех сторон широким желобком; на углах были сделаны деревянные отливы, а от них проведены другие желобы в огромной величины плетушку, обмазанную снаружи и изнутри глиной; эта плетеная посудина походила на большой продолговатый чан и была почти вся наполнена водой.
— Вот знатный водопой! — сказал Ферапонт, остановив свою лошадь. — Смотри, Дмитрий Афанасьевич, как ухитрились!.. Простая плетушка, а вода-то в ней стоит как в чану!.. Сойдем-ка, батюшка, с коней, так я их обоих разом напою.
— Что вы, что вы? — вскричал, выходя из избы, небольшого роста мужик с калмыковатым лицом, косматой головою и жиденькой светло-русой бородкой. — Не смейте поить здесь лошадей!.. Не оскверняйте воды небесной!
— Воды небесной? — повторил Ферапонт. — А! вот что!.. Это у тебя дождевая водица… Так что ж, дядя: и по лужам-то везде дождевая вода… Чем она лучше другой?
— То по лужам, а разве ты не видишь, что это купель?
— Купель?.. Что ты, перекрестись!.. Какая это купель!
— Полно, Ферапонт, — прервал Левшпн. — Не наше дело. Послушай-ка, любезный: коли здесь нельзя, так укажи, где нам напоить коней.
— Да вот недалеко отсюда речка; ступайте прямо: там можно поить лошадей; уж что осквернено, того не осквернишь.
— Поедем, Ферапонт.
— Постойте-ка, постойте! — сказал хозяин избы. — Вы люди, кажись, добрые: хотите ли, братцы, омыть грехи ваши и окреститься крещеньем истинным?
— Ax, ты полоумный этакий! — вскричал Ферапонт — Вот еще что вздумал!.. Да разве мы люди не крещеные?..
— Нет, братцы!.. Или вы не знаете, что наступили времена антихристовы и ничего уже нет чистого на земле?.. Нет ни рек, ни озер, ни источников, ни колодцев, ни студенцов, которые не были бы осквернены прикосновением окаянных слуг антихристовых. А коли неоскверненной воды не обретается на всем лице земли, так не подобает ли нам креститься воединой воде, иже с небес исходит?
— Сиречь дождевой? — сказал Левшин. — Да уж мы, дядя, в ней вчера покупались — нитки живой на теле не осталось.
— Поедем, батюшка, — прервал с приметной досадою Ферапонт. — Что слушать этого шального!.. Вишь, он как с перепоя и сам не знает, что говорит.
— Послушайтесь, братцы! — кричал им вслед хозяин избы. — Эй, говорю вам, примите крещение в воде небесной, да не помянутся грехи ваши!.. Не губите ваших душ — послушайтесь меня!
— Дери горло-то, дери! — шепнул про себя Ферапонт. — Вот напустил на себя какую дурь — уродина этакий!.. Ну, батюшка Дмитрий Афанасьевич, народец живет в здешней стороне!.. Что это такое?.. С виду люди как люди, а с любым заговори, — понесет такую околесицу, что уши вянут!.. Ну, где видано, чтобы крещеных людей перекрещивали?.. И добро бы еще он был чернец или церковник какой, а то простой сермяжник!.. Да ему, лапотнику, и мордвина не след крестить… Кто его в попы-то ставил — чучело этакое!
— Эх, Ферапонт, охота тебе сердиться! — сказал Левшин.
— Да как же, Дмитрий Афанасьевич, — обидно!.. Уж эти раскольники хотят нас, православных, перекрещивать!.. Скопил в плетушку дождевой водицы, да и кричит: «Креститесь, братцы, крещеньем истинным!» Эх, батюшка, будь я без тебя, так я бы этого перекрещеванца окрестил по-своему!.. Перестал бы он у меня свою плетушку, купелью называть!.. Кабы ребра два не дощу-пался, так заказал бы и другу и недругу перекрещивать православных христиан.
Ну, вот еще! — прервал Левшин. — Вчера было нам за что драться с раскольниками, а теперь из чего мы станем с ними ссориться?
— Так, батюшка, так! Да зло берет!.. Что ж, в самом деле, мы их зовем только раскольниками, а они уж нас крестить хотят!.. Словно мы жиды какие.
В продолжение этого разговора наши путешественники подъехали к небольшому холму, у подошвы которого струился широкий ручей. По всему скату холма и по берегу ручья разбросаны были в живописном беспорядке высокие избы и низкие лачужки. Этот скит, совершенно похожий на обыкновенные деревни, не был обнесен изгородью, и только по одной молельне, на кровле которой водружен был восьмиконечный крест, можно было догадаться, что тут жили раскольники. Над ручьем, против самой молельни, стоял деревянный шатер, над которым также возвышался восьмиконечный крест.
— Послушай-ка, любезный! — сказал Ферапонт одному молодому парню, который ехал порожняком в телеге навстречу нашим путешественникам. — Ведь это скит федосеевского согласия?
— Ну, да! — отвечал парень, взглянув с любопытством на проезжих.