— А что такое, Софья?..
— Мне кажется иногда…
— Ну, молодец! — раздался в кустах резкий голос, — видно, ты встал вместе с солнышком!
Левшин и Софья вскочили: позади их стоял Андрей.
— Не больно же ты умаялся, Дмитрий Афанасьевич, — продолжал Андрей. — Вот твой слуга, так его насилу добудились… Да и ты что-то, Софья, поднялась сегодня ни свет ни заря.
— Я, батюшка, пришла сюда… — промолвила Софья.
— Добро, добро! — прервал Андрей. — Нечего отвечать, коли тебя не спрашивают!.. Утренняя роса вредна для девушек. Ступай-ка, голубушка, в свою светлицу. А тебе, молодец, — промолвил он, провожая глазами уходящую Софью, — пора в дорогу: кони ваши оседланы… С Богом!..
— Позволь мне прежде, — сказал Левшин, — переговорить с тобой.
— Со мной!.. О чем? Уж не о том ли, что ты зашел ко мне в огород нечаянно, что вовсе не думал и не гадал повстречаться здесь с молодой девушкой?..
— Нет, Андрей, я пришел сюда нарочно.
— Нарочно?..
— Я хотел повидаться с твоей дочерью.
— Вот что!.. Спасибо, молодец!..
— Выслушай меня. Я люблю Софью Андреевну…
— Что, что?.. Ты любишь Софью?.. Да что ж ты прежде-то во сне, что ль, ее видел?..
— Я видел ее в Москве.
— В Москве?.. Что ты, молодец!.. Да в Москве-то она и на крылечко никогда не выходила.
— Я жил вместе с вами на Мещовском подворье, в небольшом покойчике, рядом…
— С светлицей моей дочери? — прервал с живостью Андрей. — И хозяйка пустила тебя?.. Проклятая старуха!.. Уж я ли ей не заказывал…
— Не гневайся, Андрей!.. Мне в Москве не удалось даже и поговорить с Софьей Андреевной, но теперь, когда я знаю, что она меня любит…
— А ты уж успел это узнать?.. Ну, молодец, проворен ты!
— Ах, Андрей! — сказал Левшин, — будь милостив!..
Не губи навеки и меня, горемычного сироту, и твоей родной дочери!.. Благослови нас…
Андрей не отвечал ни слова, но только угрюмый взор его сделался еще мрачнее.
— Я сам себе господин, — продолжал Левшин, — у меня хорошее поместье; ты знаешь, что я человек родовой и служу сотником в стрелецком войске…
Андрей взглянул с такой презрительной и насмешливой улыбкой на Левшина, что он совершенно смутился и не мог продолжать начатой речи. С полминуты продолжалось молчание.
— Ну, что ж, Дмитрий Афанасьевич, — молвил наконец Андрей, — ты родовой человек, стрелецкий сотник, богатый помещик… Нет ли еще чего-нибудь?.. Уж ты разом все высказывай, а там я повалюсь тебе в ноги и завоплю: батюшка! чем заслужил я такую милость, что ты, знатный господин, желаешь породниться со мной, недостойным раскольником и безымянным человеком?.. Да стоит ли моя Сонька того, чтоб ты изволил ее назвать своею супругой?.. Нет, Дмитрий Афанасьевич, велика честь, а принять ее не смею. Где нам, простым людям, набиваться в такое знаменитое родство!
— Да я не ради хвастовства говорил об этом, — прервал Левшин, — а для того, чтобы ты знал, что дочь твоя будет жить во всяком довольстве.
— Так, Дмитрий Афанасьевич, так! А ведь она у меня, сердечная, живет в нужде.
— Я не говорю этого.
— Конечно, ты бы и меня тогда пристроил к местечку: на первых порах взял бы к себе в приказчики, а там, глядишь, я и в дядьки бы попал к своим внучатам.
— Ты напрасно это говоришь, Андрей!.. Я стал бы тебя любить и почитать как отца родного.
И, что ты, господин честной!.. Ну, пригоже ли простому балахоннику называть сыном родового человека и такого знаменитого сановника!
О, ради Бога! — вскричал Левшин почти с отчаянием, коли ты не хочешь выдать за меня твоей дочери, так не глумись надо мной, а скажи прямо!
Ты желаешь этого?.. Так слушай, Дмитрий Афанасьевич!.. Если бы ты был из наших, то и тогда я не Ударил бы с тобою по рукам, не узнав тебя хорошенько, как в голову тебе пришло, что я отдам мою дочь за первого проезжего молодца?.. Богатством ты меня не удивишь, а чином своим и подавно; да это все ничего!.. Будь ты, в самом деле, знаменитым сановником, воеводой, думным боярином, — чем хочешь, а все-таки моей дочери не бывать за тобою… Я воспитал ее в правой вере, так отдам ли в руки никонианца, который совратит с истинного пути и погубит навеки ее душу.
— Да разве, Андрей, я не такой же христианин, как ты?
— И немцы говорят то же. Спроси у любого лотаря, какой он веры, так и тот ответит, что он христианин… Да что толковать об этом!.. Вот тебе мой ответ, Дмитрий Афанасьевич: если б мне сказали, что дочь моя умрет сегодня же, коли я не выдам ее за того, кто исповедует никонианскую веру, так я бы пошел и сам сколотил ей гроб. Прощай, молодец.
Хотя Левшин и должен был ожидать этого решения, но оно поразило его как внезапный громовой удар. Как бы ни был уверен подсудимый, что для него нет никакой пощады, но он все еще чего-то надеется и его, конечно, не столько поразит прощение, которого он не мог ожидать, чем строгий приговор, к которому он был уж приготовлен. Прошло несколько минут, а Левшин все еще не мог опомниться: он стоял неподвижно на прежнем месте. В голове его не было ни одной мысли; он смотрел и ничего не видел, повторял последние слова Андрея и не понимал их; но на груди его лежала свинцовая гора, и он, хотя смутно, как во сне, однако ж чувствовал, что с ним случилось что-то ужасное. Может быть, Левшин пробыл бы еще долго в этом полусознательном состоянии, если б не послышался ему в двух шагах голос верного его слуги.
— Пожалуй, Дмитрий Афанасьевич! — сказал Ферапонт. — Все готово. — Теперь-то настоящая и езда: по холодку ехать и коням легче и нам привольнее. Да нас же, — продолжал он вполголоса, — только что не в шею отсюда гонят!.. Поедем, батюшка!