Брынский лес - Страница 80

— Проклятый еретик! — прошептал Куродавлев, когда Денисов вышел вон. — Кондратий, прими молодых и приведи их в расписную палату.

— В расписную палату?.. Да ведь стол-то накрыт…

— Молчи и делай, что тебе приказывают!

— Слушаю, батюшка!.. Только воля твоя… не прогневайся, кормилец!.. Ведь, кажись, в самом деле…

— Дурак!.. Да разве жена какого-нибудь стрельца может быть дочерью Кириллы Андреевича… Ступай!.. Вон он сердечный, — продолжал боярин, подойдя к окну. — Видно, сердце в нем не чует, что родная дочь его у меня в доме?.. Не поехал бы он шажком!.. И что это я так заторопился?.. Венчай да венчай!.. Вот и повенчали! Эх, Юрий Максимович! не кривить бы тебе душою, не выдавать бы замуж дочери без отцовского благословения! Так нет! дай-ка я путем насолю этому сквернавцу Токмачеву!.. Ан вот тебя лукавый-то и попутал!.. А какая была бы радость!.. Какое веселье!.. Уж то-то был бы для тебя гостинец, друг сердечный!.. Ты ко мне в двери, а родная-то твоя — твоя Сонюшка к тебе на шею!.. Ох, да ведь она уж не девица Буйносова, а стрелецкая женка Левшина!.. Нет, нет! Лучше ему век не знать, что дочь его нашлась: ведь уж он привык к своему горю… Что ж это возок-то его остановился?.. Кто-то подъехал к нему на тройке… соскочил с телеги… Ахти! Да это никак… так и есть… мошенник Денисов!.. Зарежет он меня без ножа!.. Они разговаривают… Вот Кирилла Андреевич машет руками… кричит что-то своим людям… Все знает! Ну, поскакали!!!

XII

Через несколько минут возок, обитый красным сукном, вкатил на господский двор и подъехал к крыльцу, на котором стоял уже Куродавлев. Он принял сам из возка боярина Буйносова.

Здравствуй, друг сердечный, — говорил он, обнимая Кириллу Андреевича. — Милости просим!

Где она! Где она? — промолвил дрожащим голосом старик Буйносов, вырываясь из объятий своего друга.

— Она!.. Кто она?

— Дочь моя!.. Дитя мое!..

— Тише, мой друг, — тише!.. Что ты это говоришь?.. Ведь, пожалуй, эти, дурачье, поверят!.. Войдем, любезный, в покои, войдем!.. Мы уж там потолкуем об этом…

— Чего тут толковать! — вскричал Буйносов. — Она здесь, у тебя…

— Да успокойся, Кирилла Андреевич!.. Пожалуй, пожалуй!

Куродавлев схватил под руку своего гостя, провел его через переднюю и столовую, затворил за собою все двери и, войдя с ним в первую приемную комнату, по-нашему гостиную, сказал:

— Ну вот, теперь отдохни, любезный друг, — садись!

— Да где же она?..

— Садись!.. Мы поговорим…

— Эх, Юрий Максимович!.. Да что ж, уморить, что ль, меня хочешь?

— Говорят тебе, садись!.. Не сядешь, так я тебе и отвечать не стану.

— Ну, ну, изволь!.. Вот я сижу.

— Послушай, друг сердечный, — сказал Куродавлев, садясь подле Кириллы Андреевича, — ну что толку без пути радоваться, коли, может статься, вовсе нет никакой радости?..

— Что ты говоришь!..

— Ну, да!.. Мало что нам кажется на первых порах, и так и этак, а там, как порассмотришь да порассудишь хорошенько — так ой, ой, ой!., в такой бы просак попал, что и, Господи… Вот и мне было сгоряча показалось:

— Да как не то, когда мне сейчас рассказал обо всем тот самый, кто нашел ее, вспоил и вскормил, как родную дочь!..

— А знаешь ли, кто это тебе рассказывал и что это за человек такой?.. Да ему здесь и малый ребенок ни в чем не поверит!.. Ведь это отъявленный мошенник и еретик, Андрюшка Поморянин!

— Что нужды, кто бы он ни был!

— Да и почему ты думаешь, что этот найденыш точно твоя потерянная дочь?

— Как почему?.. Он ровно пятнадцать лет тому назад нашел ее в здешнем лесу…

— Эко диво!.. Да здесь, почитай, каждый год дюжины по две ребятишек в лесу находят. Ведь ты не знаешь, какие здесь водятся раскольники: иные детей-то своих нарочно в лесу покидают. «Пусть, дескать, они гибнут от диких зверей — мученики будут!» Ну, рассуди сам, что хорошего, если бы ты при всех начал целовать и назвал бы своею дочерью какого-нибудь раскольничьего подкидыша?

— Но этот Поморянин говорил мне, что девочке было на взгляд годка три или четыре, что она была в красной кофточке…

— В красной кофточке!.. Эка невидаль!.. Да ведь и старый и малый, все поголовно носят красные кофты.

— Да это все еще ничего! Он сказал мне, что у девочки был на шее финифтяный образок с ликом святой великомученицы Варвары, что он и теперь еще на ней… А ведь ты сам благословил свою крестницу таким образом.

— Вот то-то и дело, что нет!.. Я точно благословил ее, да только образом святой Веры, а не Варвары.

— Господи! — промолвил с ужасом Буйносов. — Да нет, нет! Ты забыл!

— Ох, любезный! то-то и беда, что не забыл… Ты постарее меня, память становится у тебя плоха, а имена-то сходны меж собою: Вера, Варвара — вот ты и перепутал!.. А я как теперь помню…

— Боже мой, Боже мой! — простонал бедный старик. — Неужли ты порадовал меня для того только, чтоб мне горчее стало жить на белом свете.

Он закрыл руками глаза, и крупные слезы потекли по его бледным щекам.

— Ах, я окаянный! — прошептал Куродавлев. — Ну, наделал я дела!.. А что, мой друг, — продолжал он, помолчав несколько времени, — говорил ли тебе еще что-нибудь этот Андрюшка Поморянин.

— Нет! — отвечал Буйносов. — Он только успел вымолвить то, что я тебе пересказал; да объявил мне, что эта девица у тебе в доме.

«Девица!» — подумал про себя Куродавлев и сказал вслух:

Вот что!.. Так он не сказал, что она повенчана?

Вера!.. Варвара! — повторял Буйносов. — Ох, кажется, Варвара!.. Да постой!.. Лучше всего… позволь, любезный.

Кирилла Андреевич вскочил, вышел в переднюю и сказал дворецкому Кондратию: